Поручики, объединяйтесь

Я не считаю взаимное френдование обязательным.
Более того, я семь раз подумаю, иметь ли мне нового друга или нет.
И старого друга я могу вычеркнуть из списка друзей, если:
он по нескольку раз в день пишет в журнал всякую ерунду (надоел);
начинает нажимать кнопку "репост", в результате в моей ленте появляются неведомо откуда незваные персонажи.
Другое дело, если написал у себя ссылку на что-то, что он считает важным. Уже мое дело, пойду я по ней или нет. Ссылки на "вконтакте или facebook не приветствуются, у меня там аккаунтов нет и не предвидится.
Подзамочные записи: я никому не обещал быть хранителем его секретов, могу просто не обратить внимания на маленький замочек. Вы уж не обижайтесь на меня, если что, храните свои секреты сами.

Мои уважаемые друзья!
Поскольку заграничный сервис PHOTOBUCКET по каким-то причинам (денег хочет?) решил запретить у себя хостинг изображений для вставки их на иные сайты, я буду проводить работы по перемещению фотографий моих ЖЖ-постов в другое место. На это понадобится время.
( Collapse )

Какой интересный был журнал "Корея".
Помнится лет 40 тому назад кто-то принес пару номеров на работу. Мы все валялись под столами, день удался.
Прошло еще лет 5-10 и попался мне в киоске журнал "Корея сегодня". Этот конечно пожиже был и качество бумаги не очень. Я потом что-то заворачивал в его листочки и вот вчера на чердаке мне попался целый листок из него. Специально для любителей хорового пения.
( Collapse )

Как-то я попал на совещание командиров анархистской колонны. Мне сказали, что обсуждать будут важный вопрос: как взять Уэску. На столе лежала большая карта; однако никто на нее не глядел. Добрый час все обсуждали важную новость: в Барселоне со здания суда снят красно-черный флаг.
Мое внимание привлек высокий немолодой человек с военной выправкой. Пока спор шел о походе на Барселону, он молчал и заговорил, только когда один из анархистов вдруг сказал: «Хорошо, а как быть с Уэской?…» Молчаливый военный, которого звали Хименесом, начал объяснять план операции. Он водил пальцем по карте; другие не смотрели. Кто-то попытался поспорить: «Может быть, пойти напролом?…» Его осадили: «Хименес лучше тебя понимает…»
Когда совещание кончилось, Хименес подошел ко мне и представился: «Полковник Глиноедский».
( Collapse )

Все же Ильф оставил среди множества записей план фантастического романа. В приволжском городе неизвестно почему решили построить киногород в «древнегреческом роде, однако со всеми усовершенствованиями американской техники. Решили послать сразу две экспедиции — одну в Афины, другую в Голливуд, а потом, так сказать, сочетать опыт и воздвигнуть». Люди, поехавшие в Голливуд, получили страховую премию после гибели одного из членов экспедиции и спились. «Они бродили по колено в воде Тихого океана, и великолепный закат освещал их лучезарно-пьяные хари. Ловили их молокане, по поручению представителя Амкино мистера Эйберсона». В Афинах командированным пришлось плохо: драхмы быстро иссякли. Две экспедиции встречаются в Париже в публичном доме «Сфинкс» и в страхе возвращаются домой, боясь расплаты. Но о них все забыли, да и никто больше не собирается строить киногород…

МЧС прислало SMS:
-------------
ФГБУ «ЦУМС» : В период с 01 часа до10 часов 23 февраля местами в МО ожидается сильный мороз с температурой воздуха -35 градусов и ниже. Будьте осторожны.
От MCHS
22/02/21 19:45
-------------
Прогноз погоды от ГИСМЕТЕО на 23 февраля:

Через сутки проверим. Сейчас время 0:30, за бортом -21,7, давление 764 мм рт.ст.
01:05 -22,0, 765 мм рт.ст., иду спать.
Встал. 10:00 -21, 769 мм рт.ст.
12:00 -16, 769 мм рт.ст.
Спиртовой градусник висит в тени, а электронный - пока еще освещен солнцем, на нем -6.
На ГИСМЕТЕО надпись: Сейчас в Москве -19,3 ощущается как -19, ясно. Время 12:09
Прогноз уточнили, он отличается от прежнего и не совпадает с реальностью на 5 градусов:


15:00 -15, 769 мм рт.ст.
18:00 -17, 769 мм рт.ст.
22:00 -17,2 768 мм рт.ст.

Киев, 1919

Я был назначен заведующим «секцией эстетического воспитания мофективных детей» при киевском собесе. «Мофективный» — означало морально дефективный; под это понятие подходили и несовершеннолетние преступники, и дети трудновоспитуемые. Почему мне поручили эстетическое воспитание детей, да еще свихнувшихся? Не знаю. К педагогике я никакого отношения не имел, а когда в Париже моя дочка начинала капризничать, знал только один способ ее утихомирить, отнюдь не педагогический: покупал за два су изумрудный или пунцовый леденец.
Впрочем, в те времена многие занимались не своим делом. М.С.Шагинян, читавшая лекции по эстетике, начала обучать граждан овцеводству и ткацкому делу, а И.Л.Сельвинский, закончив юридический факультет и курсы марксизма-ленинизма для профессоров, превратился в инструктора по сбору пушнины.
В «мофективной секции» два или три месяца проработал юноша, случайно не обнаруженный угрозыском: он торговал долларами, аспирином и сахаром. Кроме того, он писал неграмотные стихи (он говорил: «Извиняюсь, но жутко эротические»). В педагогике он разбирался еще меньше меня, но был самоуверен, развязен, вмешивался в разговоры педагогов или врачей. Помню одно заседание; говорили о влиянии на нервную систему ребенка белков, жиров, углеводов. Молодой автор «жутко эротических» стихов вдруг прервал седого профессора и заявил: «Эти штучки вы бросьте! Я сам вырос нервный. Уж если разбирать по косточкам, то и жиры полезны, а главное, белки...»
Я предупреждал педагогов и психиатров, что я круглый невежда, но они отвечали, что я хорошо работаю.
Мы долго разрабатывали проект «опытно-показательной колонии», где малолетних правонарушителей можно будет воспитывать в духе «творческого труда» и «всестороннего развития». То была эпоха проектов. Кажется, во всех учреждениях Киева седоволосые чудаки и молодые энтузиасты разрабатывали проекты райской жизни на земле. Мы обсуждали, как действуют на чрезмерно нервных детей чересчур яркие краски, влияет ли на коллективное сознание многоголосая декламация и что может дать ритмическая гимнастика в борьбе с детской проституцией.
Несоответствие между нашими дискуссиями и действительностью было вопиющим. Я занялся обследованием исправительных заведений, приютов, ночлежек, где ютились беспризорные. Мне пришлось составлять доклады, речь шла уже не о ритмической гимнастике, а о хлебе и ситце. Мальчишки убегали к различным «батькам», девочки зазывали военнопленных, возвращавшихся из Германии.
В секции работал молодой художник Паня Пастухов, человек крайне застенчивый. Однажды я его направил в приют для девочек-беженок, организованный в 1915 году. Пастухов пришел потрясенный. Оказывается, девочки успели вырасти и, при смене различных правительств брошенные на произвол судьбы, стали добывать себе хлеб; у некоторых уже были грудные дети. Когда Пастухов начал говорить о том, что ученье — свет, одна из девиц игриво ему сказала: «Мужчина, лучше угостите папиросой...»

Москва, 1920

В Доме профсоюзов был выставлен проект Татлина памятника Третьему Интернационалу. Два цилиндра и пирамида вращались; залы из стекла были опоясаны стальной спиралью. Конструктивисты любили говорить о логике, об утилитарном назначении искусства. По проекту зал, в котором должен был заседать Совнарком, вращался. Это было с точки зрения утилитарной бессмысленно, и все же это было доподлинной романтикой эпохи. Я долго стоял перед большой моделью и вышел на улицу потрясенный: мне казалось, что я заглянул в щелку и увидел XXI век.

Братья Дуровы сначала выступали вместе, потом рассорились. Владимир Леонидович стал писать на афишах «Дуров-старший»; Анатолий Леонидович называл себя «Дуров-настоящий». Он умер перед революцией и завещал, чтобы на его могиле поставили те же слова: «Дуров-настоящий». Когда я познакомился с Владимиром Леонидовичем, он был «Дуровым-единственным».

А теперь про русских поэтов и писателей в годы революции.

И.А.Бунин рассказывал, помню, как к нему пришел мужик — предупредить, что крестьяне решили сжечь его дом, а добро унести. Иван Алексеевич сказал ему: «Нехорошо», — тот ответил: «Да что тут хорошего... Побегу, а то без меня все заберут. Чай, я не обсевок какой-нибудь!»

В моей книге «Хулио Хуренито» изобретают средство, с помощью которого можно истреблять людей оптом. Дальше я писал, что мне объяснили: «Немцев можно добить французскими штыками, а фокусы Хуренито лучше оставить впрок для японцев». Японцы меня часто спрашивают, почему в 1921 году, когда Япония была союзницей Америки, я написал, что новое смертоносное оружие американцы испробуют на японцах. Я не знал, что им ответить.
Почему в 1919 году — задолго до открытий Резерфорда, Жолио-Кюри, Ферми — Андрей Белый писал:
Мир — рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой...

Мне привелось быть переводчиком при беседе между Пикассо и А.А.Фадеевым.
Фадеев. Я некоторых вещей ваших не понимаю, лучше я это вам сразу скажу. Почему вы иногда выбираете форму, непонятную людям?
Пикассо. Скажите, товарищ Фадеев, вас учили в школе читать?
Фадеев. Разумеется.
Пикассо. А как вас учили?
Фадеев (со своим тонким пронзительным смехом). Бе-а — ба...
Пикассо. Как и меня — «ба»... Ну, хорошо, а живопись вас учили понимать?
Фадеев снова рассмеялся и заговорил о другом.

Оживлял публику в кафе также Гольцшмидт; на афишах он именовался «футуристом жизни», стихов не писал, а золотил порошком два локона на голове, отличался необычайной силой, ломал доски и вышибал из кафе скандалистов. Однажды «футурист жизни» решил поставить себе памятник на Театральной площади; статуя была гипсовая, не очень большая и отнюдь не футуристическая — стоял голый Гольцшмидт. Прохожие возмущались, но, не решались посягнуть на загадочный монумент. Потом статую все же разбили.

Все выводило из себя Бальмонта. Однажды мы должны были проехать от Покровских ворот к Арбату. Войти в трамвай было нелегко; я, вскочив на подножку, пытался пробиться, а Константин Дмитриевич начал вопить: «Хамы, расступитесь! Идет сын солнца...» Это не произвело никакого впечатления, и Бальмонт объявил, что, поскольку ни у него, ни у меня нет денег на извозчика, мы пойдем пешком: «Я не могу касаться моим телом этих бесчувственных амфибий».

Сегодня тема заграница про Россию.

Рассказывая про дом [своей] коварной возлюбленной, Мерсеро восклицал: «У них подавали красную икру! Черную в России едят повсюду, но у них была красная, это были очень богатые люди...»

Критик газеты «Голуа» пришел к М.А.Волошину и сразу ошеломил его вопросом: «Вы, конечно, присутствовали на похоронах Достоевского, когда казаки били студентов. Нас интересуют подробности...» Максимилиан Александрович обожал разыгрывать людей и начал описывать «подробности»; критик в восторге исписал весь блокнот; наконец Волошин сказал: «Вот все, что я запомнил, — мне ведь тогда было четыре года от роду...»

Я получил приглашение (1930) быть почетным гостем на очередном обеде Пен-клуба. На обеде председательствовал знаменитый писатель Голсуорси; он меня тепло приветствовал, сказав, что английские писатели рады увидеть в своей среде крупного австрийского кинорежиссера, создавшего прекрасный фильм «Любовь Жанны Ней». (Фильм по моему роману действительно сделал австрийский режиссер Пабст https://www.kinopoisk.ru/film/73365/ ). Обеды не диспуты, и я пожал руку Голсуорси. Моей дамой оказалась старая, сильно декольтированная англичанка; она пыталась развлечь меня и долго говорила о романтичности старой Вены. Я почувствовал себя самозванцем и сказал, что я не австриец, а русский. Она сразу стала печальной, преисполненной сострадания, сказала, что очень любит Россию, страдает вместе со мной, спросила: «Но что сделали большевики с вашим бедным генералом?..» (Незадолго до описываемого мною обеда в Париже при таинственных обстоятельствах исчез генерал Кутепов.) Я спокойно ответил: «Разве вы не знаете? Они его съели». Дама выронила из рук нож и вилку: «Какой ужас! Но от них можно всего ожидать...»

В конце 80-х отец, будучи ветераном-инвалидом войны, подписался на собрание сочинений сабжа. Но дома у меня - только 4 тома, остальные 4 отец не получил. Потому до мемуаров Эренбурга я дошел только сейчас. Только начал читать (скачал с militera.lib.ru), а уже хочу поделиться некоторыми забытыми фактами:

Еще в двадцатых годах ХХ века знатоки разыскивали вина, помеченные цифрой «1891». В 1943 году из Ленинграда вывезли в Москву по «ледяной дороге» вагон со старым «Сент-Эмилион» 1891 года. Самтрест попросил А.Н.Толстого и меня проверить качество спасенного вина. В бутылках оказалась кисловатая водица — вино умерло (вопреки распространенной легенде, вино, даже самое лучшее, умирает в возрасте сорока — пятидесяти лет).

В классе нас было три еврея — Зельдович, Цукерман и я; никогда мы не чувствовали себя чужаками. Вот только товарищи нам завидовали, когда во время уроков закона божьего мы шлялись по двору...

Поверьте, я — только поэтка.
Ах, разве я женщина? Я только поэтка...
Надя Львова, 1913.
В пятнадцать лет Надя стала подпольщицей, в шестнадцать ее арестовали, в девятнадцать она начала писать стихи, а в двадцать два года застрелилась (24 ноября 1913 года).
[оказывается еще 100 лет назад появились поэтки, блогерки и прочая феминистика]

Лет 5 назад мне написал личное сообщение korovinmisha, он предложил мне кучу семейных фотографий без каких-либо предварительных условий с целью использования их в краеведческой деятельности.
Лучшие фото я выложил у себя в журнале и на сайте pastvu.com
Среди фотографий была и вот эта:

На фото (1959 год) - дом № 4 по ул. Островского (рядом с Финским посёлком), где жил в детстве отец моего корреспондента. Кто на фото - не знаю.
Выложу еще несколько фотографий, сделанных в 50-х годах там же.
( Collapse )